Три красных знамени. Историко-экономический полуоффтоп

17 мая 2021 Новости о кофе

На грубых фарфоровых чайниках и чашках времён Культурной революции (1966-1976 гг.) можно встретить часто повторяющийся мотив – ряд развевающихся красных флагов. Их всегда три. Что означает этот символ? В конце 1950-х экономика Китая, получившего наконец передышку после нескольких десятилетий кризисов и войн, постепенно восстанавливалась. Были достигнуты определённые успехи, но они сильно преувеличивались местными властями, старавшимися произвести впечатление на центральное руководство, и это вызывало у лидеров Коммунистической партии Китая неоправданный оптимизм. Однако КНР оставалась аграрной страной с низкой производительностью труда, сильно отстающей от ведущих мировых держав. Левое крыло компартии во главе с Мао Цзэдуном приняло решение форсировать развитие экономики путём кардинальных социальных преобразований, и в 1958 г. на Второй сессии VIII съезда КПК был провозглашён курс, заключающийся в создании народных коммун, «большом скачке» (то есть модернизации сельского хозяйства и промышленности с увеличением объёмов продукции в несколько раз за пять лет), и новой генеральной линии партии, направленной на построение социалистического общества, не считаясь с затратами сил.

Эти три направления и получили название «Трёх красных знамён» — Сань Мянь Хун Ци (三面红旗). К концу года более 99% крестьянских хозяйств были объединены в коммуны; возникли коммуны и в городах. Коллективизация в КНР носила более глубокий характер по сравнению с Советским Союзом, она не ограничивалась только обобществлением средств производства и совместным трудом. Идеологи «большого скачка» мечтали о том, чтобы каждая коммуна, насчитывающая несколько тысяч членов, стала совершенным, самодостаточным социальным организмом с собственным сельскохозяйственным и промышленным производством, транспортом, образовательными, медицинскими и научными учреждениями, органами правопорядка и так далее. В личной собственности должны были остаться только предметы первой необходимости, всё остальное должно было стать общим. Коммуна должна была функционировать как единое целое, как будто она – колония на новой, только что открытой планете. Вот только никто не готовил китайских крестьян к этой космической миссии, и вместо того чтобы попытаться просчитать ход и последствия реформ, коммунисты шли путём экспериментов в полной уверенности, что энтузиазм народа позволит ему преодолеть любые трудности. Итак, крестьяне, которые не во всякий год могли как следует прокормить себя, тратя все силы на работу на земле, теперь должны были организовать у себя ещё и промышленность, торговлю, просвещение и военную подготовку – и всё это при отсутствии соответствующих специалистов.

В СССР был лозунг «догнать и перегнать Америку» — а Великий кормчий всерьёз намеревался за пятнадцать лет превзойти Великобританию по объёмам выплавки стали, для чего их надо было увеличить в десятки раз. А чуть позже он пришёл к выводу, что можно управиться и за пять лет. Каким же образом? Очень просто – для этого нужно, чтобы крестьяне добывали руду и уголь, строили доменные печи и выплавляли сталь. И за один только 1958 год по всему Китаю возникло 700 тысяч кустарных доменных печей, а в производстве металла было задействовано около 100 миллионов человек. Даже дети и старики пытались искать уголь и железную руду, для этого вырубались леса и сады. Не прошло и года, как стало ясно, что в кустарных условиях можно получить только низкосортный чугун, который годится лишь для изготовления простейших инструментов. Но свернуть этот нелепый проект побоялись, и он продолжал пожирать ресурсы – «малая металлургия» съедала столько угля, что начали возникать перебои с электроэнергией. Но ведь чугуном сыт не будешь. За счёт чего при этом предполагалось обеспечить страну продуктами? За счёт внедрения новых агротехнических методов. Берём семена, которых в нормальных условиях должно хватить на гектар, сажаем на нескольких сотках земли, вбухиваем в этот участок все удобрения, какие у нас есть, а остальные площади забрасываем. Экономятся силы и время – и можно потратить их, например, на политпросвещение – а урожаи должны быть лучше прежнего. Даже ребёнок знает, что это так не работает – но ведь не спорить же с курсом Трёх красных знамён?.. Не более разумными были и ирригационные прожекты, которые привели не к увеличению, а к сокращению сельскохозяйственных угодий. Но, пожалуй, верхом абсурда стала всенародная война против воробьёв, которых объявили главными расхитителями урожая. Как ни странно, она увенчалась успехом – всё-таки китайский народ способен на поразительные свершения… Но пользу из истребления птиц извлекли для себя только насекомые-вредители – крестьяне почти сразу же столкнулись с их нашествием. Да и то, что удавалось вырастить, терялось самым бездарным образом. Коллективизация в китайской деревне означала не только отъём личных участков, свиней, овец и коров (в результате чего много скота, собранного вместе и оставшегося без должного ухода, быстро погибло), но и, например, совместное питание. Под Тремя красными знамёнами крестьяне должны были питаться не у себя дома – у них вообще не должно было быть продуктов – а в общественных столовых. Естественно, продукты при этом расходовались нерационально, и огромное количество пищи пропадало впустую. Вдобавок питание было ещё и крайне несбалансированным. Партия потребовала обеспечить трёхразовое питание рисом, и риса хватило ненадолго; во многих регионах пришлось массово перейти на маниоку, а увеличение её потребления без тщательной обработки приводило к частым отравлениям.

Всё это сопровождалось приписками и выдумками, возникла настоящая цепная реакция рапортов о небывалых достижениях, которые получили название «запуск спутника» (напомню, что это происходило вскоре после запуска первого искусственного спутника Земли»). Размеры урожаев на бумаге потеряли всякую связь с реальностью, и ещё долго после этого выражение «запуск спутника» использовалось в значении «очковтирательство». Прошло совсем немного времени, и разразился беспрецедентный голод. Нормы выдачи риса не превышали ста граммов в день, правительство пропагандировало употребление «муки большого скачка», состоящей из измельчённых кукурузных початков и рылец, рисовой и пшеничной шелухи, якобы богатой питательными веществами и витаминами, народ ел дикорастущие коренья, мякину, траву, даже варёные опилки, лишь бы заглушить голод. Не единичными были случаи каннибализма. Остаётся догадываться, сколько жизней спасли посылки с продуктами от родственников из Гонконга и Макао – их число выросло до нескольких миллионов в год. По разным оценкам, число жертв голода 1959-1961 гг. составило от 15 до 58 миллионов человек. Это крупнейшая гуманитарная катастрофа в истории человечества после Второй мировой войны. Но её размах стал ясен намного позже – в те времена КНР была довольно закрытой страной, и иностранные дипломаты и журналисты, посещавшие сравнительно благополучные города, не догадывались о происходящем. Даже сами китайские горожане зачастую плохо представляли себе масштаб трагедии, разворачивающейся в сельской местности. Партийное руководство списывало «временные трудности» на стихийные бедствия (в эти годы действительно имели место и крупные разрушительные наводнения, и сильная засуха) и происки СССР.

В конце 1950-х произошёл советско-китайский раскол на почве идеологических расхождений и территориальных претензий, экономическое сотрудничество прекратилось, и КНР покинули советские специалисты. Руководство КПК воспользовалось этим для объяснения голода – по его версии, Советский Союз вероломно решил внезапно взыскать все долги с Китая и взял их именно продуктами. Тем не менее, великий социально-экономический эксперимент пришлось прервать. Главным критиком «большого скачка» выступил министр обороны Пэн Дэхуай, который и до этого боролся с культом личности Мао и его злоупотреблениями. Мао Цзэдун был вынужден признать ряд ошибок и уступил пост Председателя КНР Лю Шаоци (но остался при этом Председателем ЦК КПК). Лю Шаоци и Дэн Сяопин, генеральный секретарь ЦК КПК приняли ряд мер по возврату к прежней экономической модели (но система народных коммун, хотя и в менее радикальной форме, просуществовала до начала 1980-х), и это позволило выйти из кризиса. Но это политическое поражение Мао Цзэдуна создало предпосылки для Культурной революции – ещё одной страшной, кровавой страницы китайской истории. Мстить Мао умел.

Дэн Сяопин: снят со всех постов, объявлен «идущим по капиталистическому пути», схвачен цзаофанями, публично избит вместе с женой, отправлен под домашний арест, потом – рабочим на тракторный завод. Лю Шаоци: объявлен «идущим по капиталистическому пути» и виновным в контрреволюционной деятельности, снят со всех постов, многократно оскорблён в прессе, причём возглавить кампанию по его очернению заставили его собственную дочь, просил Мао о ссылке в родную деревню, получил отказ, исчез, по официальной версии – умер в тюрьме. Пэн Дэхуай: схвачен хунвэйбинами, заключён в тюрьму, подвергнут многократным пыткам и публичным избиениям, умер в тюремном госпитале. Культурная революция, инициированная Мао Цзэдуном, коснулась не только его соратников, с которыми у него возникли политические разногласия. Террор охватил всю страну, избиения, пытки, убийства стали обыденностью, главной мишенью стала интеллигенция, но, в общем-то, пострадать мог любой и по любому поводу. Активно и планомерно уничтожалось культурное наследие прежних эпох, разрушались библиотеки, храмы и монастыри, в том числе в Тибете, сжигались книги, разбивались предметы искусства, города превратились в арены боёв вооружённых группировок. Могло показаться, что никто не контролирует этот хаос. Но прошло три года – и все хунвэйбины и цзаофани, отыгравшие свою роль, были стёрты с лица обескровленного Китая. Физически – и с не меньшей жестокостью, чем та, которую проявляли они сами.

А Мао сосредоточил в своих руках всю полноту власти. Уверен, читатели давно уже ждут, когда же я скажу, при чём тут чай. А ни при чём, друзья. Нет, чай, конечно, не переставали делать ни в пятидесятых, ни в шестидесятых. Но физическое выживание часто становилось гораздо важнее сохранения и развития чайного мастерства. И мне бы хотелось, чтобы те, кто воображает себе историю китайской чайной культуры в виде непрерывного, уходящего в древность благостного полотна и грезит передающимися из рук в руки возвышенными традициями, хотя бы в самых общих чертах представили, чем стала для Китая середина двадцатого века. Может быть, станет понятнее, почему достоверная, фактическая история современных сортов чая чаще всего начинается со слов «В 1980-х…». Казалось бы, с учётом всего сказанного выше, о «Трёх красных знамёнах» лучше не вспоминать лишний раз. В этом периоде трудно найти предмет для гордости. Но китайцы мыслят немного иначе. Несмотря на то, что Культурная революция официально признана ошибкой, допущенной по вине руководителя, нынешние партийные съезды начинаются с минуты молчания в память о «героях, павших во имя революции», и имена Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина перечисляются в одном ряду. А сувениры с Мао – целая отрасль индустрии, они продаются десятками миллионов ежегодно. И символика Сань Мянь Хун Ци и в наши дни находит отражение в архитектуре, скульптуре и дизайне. Поэтому едва ли стоит удивляться, что существует пуэр под названием «Три красных знамени», выпущенный в 2000-х (см. два последних фото). И если немного подумать, то не так уж мы отличаемся от китайцев. В нашей стране тоже объясняют последствия собственных бездарных решений происками врагов и тоже ставят памятники убийцам. И даже иногда называют чай в их честь.

Читайте также